| Как уже сообщалось ранее, в начале марта этого года коллегия из трех судей Праги признала фронтмэна LAMB OF GOD Рэнди Блайта невиновным в непредумышленном убийстве - причиной для обвинения послужили обстоятельства смерти фана команды, который ушел из жизни после концерта своих кумиров в Праге более двух лет назад. Музыкант выложил в сеть пространную публикацию под названием "Be Carefully" ("Будьте осторожно"), перевод первой части которой и предлагается Вашему вниманию:
"Когда я был маленьким, еще только учился говорить и еще не до конца постиг тонкости английского языка, я предостерегал других фразой "be carefully" - "будьте осторожно". Малыши говорят такие уморительные вещи, причем произносят их с искренностью и настойчивостью тех, кто обладает чрезвычайно ограниченным словарным запасом. Лично я не помню, что когда-нибудь говорил "будьте осторожно", но моя 92-летняя бабушка любит рассказывать мне об этом. "Я, например, садилась в машину, чтобы поехать в бакалейный магазин, а ты так смотрел на меня и говорил: "Будь осторожно, бабушка!" Ты был таким смешным ребенком", смеется она.
Я люблю свою бабушку. Она была первой, кого я увидел в аэропорту, когда меня выпустили из тюрьмы – оно стояла впереди толпы, проснувшись за полночь, маленькая 92-летняя женщина из глубинки, стоящая на ногах, желая увидеть, как на родину возвращается выпущенный из тюрьмы член ее семьи. Я обнял ее, сказал, что люблю ее, и пожурил за то, что проснулась в столь поздний час. Сейчас я навещаю ее как можно чаще. Обнимаю ее, целую в щеку, говорю, что люблю ее, вдыхаю запах ее волос и слушаю ее мудрые рассказы. Неописуемым счастьем наполняет меня наблюдение за ее руками, руками, которые готовили для меня завтраки столько, сколько себя помню. Для меня она – самый прекрасный человек. Мне очень повезло, что она есть в моей жизни, а она счастлива, что в ее жизни есть я, что я не сижу в тюрьме где-то в чужой стране. Мы проводим время вместе, как и положено семье, и моя жизнь полна.
Мне очень повезло.
Если Вы все это читаете, то, скорее всего, Вы попали сюда по ссылке с одного из посвященных металу сайтов. Что означает, что Вы, скорее всего, знаете, кто я такой, чем зарабатываю на жизнь, почему попал в тюрьму, а затем и на суд по обвинению в непредумышленном убийстве в Чехии в прошлом и этом году. Кроме того, это, вероятно, означает и то, что Вы являетесь частью моей большой музыкальной семьи и с большой долей вероятности раньше присутствовали на концерте либо моей группы, либо еще, по крайней мере, хоть еще одной группы, играющей метал/панк/хардкор/хард-рок. Вы видели, что происходит на таких концертах, и, быть может, даже сами принимали в этом участие. Мош, слэм, "плавание" по толпе и прыжки со сцены – все это является уникальными чертами нашей сцены; это то, как мы выражаем себя, сбрасываем на час или два с себя оковы и наслаждаемся музыкой, от которой чувствуем себя как никогда живыми. Я вырос на панк/хардкор-сцене, занимаясь всем вышеперечисленным, и могу доказать это своими шишками, болью и шрамами. Я такой же как и Вы – быть может, чуть старше и страшнее на вид.
Когда я вернулся в Прагу на суд, в ответ на обвинение в убийстве молодого человека по имени Даниэль Носек, который был фаном моей группы, одним из самых больших затруднений, с которыми довелось столкнуться мне и команде моих юристов, была попытка объяснить атмосферу хэви-метал концерта, попытаться донести до трех чешских судей, почему врезаться в других людей и прыгать в толпу в надежде, что тебя поймают – это нормально. Со стороны тех, кто не имеет отношения к нашей сцене, все это напоминает поведение психически больных людей.
С чего бы вдруг человеку идти на такое? Можно ведь очень серьезно пострадать.
Во время суда свидетелей и меня раз за разом спрашивали, знаем ли мы, что такое "стейдж-дайвинг" и "мошинг", а потом просили разъяснить эти понятия. Постепенно при помощи переводчика и собранных нами видео мы изо всех сил постарались показать, что агрессиваня природа нашей музыки и других группы типа моей не является проявлением злобы. Снова и снова подвергался сомнению мой характер, несколько свидетелей говорили нелепости, например, что я слишком быстро двигаюсь по сцене, что у меня глубокий голос, что я сильно потею и что я лил воду себе на голову (Вы не поверите, но я делал это ровно потому, что вспотел и упарился) – все это якобы явно свидетельствовало о том, что я был пьян, принял какие-то наркотики и да, даже то, что я злой. В тот вечер я был, слава Богу, трезв как стеклышко, и я знаю, что никому не желал вреда, иначе бы не смог отстаивать свою свободу. Я ведь мог бы взять и сказать этим судьям: "Не знаю, что случилось. Может, я и пытался навредить этому человеку. Не в курсе. Не помню – пьян был". Однако я как трезвый, ответственный взрослый человек не могу пойти против своей совести.
Пьян я был или трезв, но пришлось потрудиться, чтобы убедить этих судей в том, что наше шоу, равно как и другие подобные ему концерты, не является чем-то типа неистовой нигилистической оргии ненависти и самоуничтожения. Объяснение при помощи предоставленного государством переводчика того, что Вы и я воспринимаем, как само собой разумеющееся, что люди на концертах так получают удовольствие, стало одним из самых серьезных испытаний в моей жизни. Это было подобно попытке объяснить слепому от рождения человеку, на что похож фиолетовый цвет. От людей, не принадлежащих нашей сцене, не следует ждать, что они без длительных объяснений поймут, почему мы так себя ведем на концертах, и даже после этого они все равно могут считать тебя сумасшедшим. Но в итоге я был оправдан и на данный момент нахожусь на свободе.
Семья Даниэля Носека ни разу не нападала на меня в прессе. Они не желали мне зла – ни на публике, ни в личных беседах. Они не порочили мое имя ни пред одним из судей, прокуроров или полицейских, не смотрели на меня со злобой в зале суда. И за это я им бесконечно признателен. Я бы понял, если бы они вели себя именно так, как описано выше, и не стал бы пытаться разубедить их в низком мнении обо мне, благо про меня они знали лишь то, что в самом начале напечатала чешская пресса — они изобразили меня варварским кровожадным американским со злыми намерениями. Я знаю, что такое держать в руках мертвое тело собственного ребенка. Чувства, которые человек при этом испытывает, описанию не поддаются. Если бы мне было кого винить в смерти моей дочери, то я бы, вероятно, так и поступил, особенно если бы СМИ при этом начали ту же свистопляску, как и в связи с моим арестом.
Семья Даниэля не бросалась в меня обвинениями. Они просто хотели знать, что же на самом деле случилось с их сыном, поэтому пришли в суд и слушали, как я изо всех сил старался донести до них то, что знаю сам. Еще до оглашения вердикта дядя Даниэля (который представлял семью в суде) сказал судье, что никакие деньги не вернут им их мальчика, и после заслушивания показаний отказывается от претензий семьи ко мне в плане возмещения ущерба. Еще он хотел сообщить мне, что Даниэль умер в день рождения своего отца и что мать Даниэля со дня его смерти не выходит на работу – все валится из рук.
Вот и все. Они не хотели от меня ничего в этом зале суда – они желали лишь, чтобы я понял, насколько сильно все произошедшее сказалось на них. В этом не было злобы, лишь настоящая, честная, искренняя боль, с которой я, как это ни прискорбно, уже был знаком. Это была одна из самых изумительных демонстраций силы и чувства собственного достоинства, которые мне когда-либо приходилось видеть.
Когда был прочитан вердикт, согласно которому меня полностью оправдали, я изо всех постарался вести себя с достоинством, не выдавать своих чувств. Быть может когда-нибудь я и смогу словами выразить, что почувствовал, когда наконец-то узнал о том, что останусь на свободе, но сейчас я до сих пор пытаюсь это осмыслить. Облегчение, это понятно, но главным образом меня переполняло другое чувство, что-то типа неверия, насыщенного глубокой грустью. Умер фанат моей группы, разбилась в дребезги семья. Я не чувствовал торжества. Не хотел ехать домой. Не хотел остаться. Я не знал, что делать или куда идти. Все это меня сильно ошеломило. К счастью, до моего отъезда из Праги семья Даниэля дала мне одно последнее задание. В тот день еще до слушания его дядя спросил меня, можем ли мы встретиться и поговорить с глазу на глаз после суда. Эту просьбу я и сам всей своей душой желал удовлетворить. Мы обо всем договорились, и я ушел из суда для того, чтобы подготовиться к встрече с ним и с матерью Даниэля.
Я не в состоянии описать, что это такое – смотреть в глаза матери, сын которой умер в результате посещения концерта твоей группы, его любимой группы. Я не в состоянии описать, каково это – держать ее маленькие руки в то время, когда она оплакивает своего мертвого мальчика, держать эти руки в своих огромных руках, в тех же руках, которые обвинялись в убийстве ее сына. Никакими словами не описать, каково это – чувствовать, как печаль от утраты единственного ребенка вытекает из ее маленького тела и превращается в огромную темную волну скорби, видеть в другом человеке снова эту боль, идущую из самой глубины души, такую, что твое собственное тело начинает дрожать от ее ужасающей силы и всеобъятности. Все это никогда не передать никакими словами".
Продолжение следует. |
